Георгий Иванов считался самым остроумным и насмешливым человеком Петербурга, а после - и в эмиграции. Гумилёв советовал Одоевцевой, когда она ещё только мечтала о литературной карьере: «Постарайтесь понравиться Г. Иванову. Он губит репутации одним своим метким замечанием, пристающим раз и навсегда, как ярлык». О шутках и остротах Иванова ходили легенды. Достаточно прочитать его искромётные воспоминания «Петербургские зимы», чтобы убедиться в этом.
_
_
Однако слово этого поэта многослойно и многозначно и, при кажущейся простоте и лёгкости, переливчато и лукаво. Сквозь юмор и иронию проглядывает много чего другого: нежность, ностальгия, память, отчаяние. Поэт свободен и непредсказуем: может начать за здравие, а кончить за упокой, и наоборот. Интонация его бесконечно меняется. И когда после строк:
_
Ку-ка-ре-ку или бре-ке-ке-ке?
Крыса в груди или жаба в руке?
Можно о розах, можно о пне.
Можно о том, что неможется мне, -
_
читаешь совсем другие — трезвые, горестные, эффект поразителен:
***
Я жил как будто бы в тумане,
Я жил как будто бы во сне,
В мечтах, в трансцендентальном плане,
И вот пришлось проснуться мне.
_
Проснуться, чтоб увидеть ужас,
Чудовищность моей судьбы.
...О русском снеге, русской стуже...
Ах, если б, если б... да кабы...
_
Его поэзия мечется между музыкой бытия и бытовым цинизмом.
***
Зима идет своим порядком –
Опять снежок. Еще должок.
И гадко в этом мире гадком
Жевать вчерашний пирожок.
_
И в этом мире слишком узком,
Где все потеря и урон,
Считать себя с чего-то русским,
Читать стихи, считать ворон,
_
Разнежась, радоваться маю,
Когда растаяла зима...
О, Господи, не понимаю,
Как все мы, не сойдя с ума,
_
Встаем-ложимся, щеки бреем,
Гуляем или пьем-едим,
О прошлом-будущем жалеем,
А душу все не продадим.
_
Вот эту вянущую душку –
За гривенник, копейку, грош.
Дороговато? – За полушку.
Бери бесплатно! – Не берешь?
_
Порой в его ироничных стихах о бессмыслице жизни появляется новая нота: циничная, издевательская — какой-то юмор висельника:
***
А люди? Ну на что мне люди?
Идет мужик, ведет быка.
Сидит торговка: ноги, груди,
Платочек, круглые бока.
_
Природа? Вот она, природа -
То дождь и холод, то жара.
Тоска в любое время года,
Как дребезжанье комара.
_
Конечно, есть и развлеченья:
Страх бедности, любви мученья,
Искусства сладкий леденец,
Самоубийство, наконец.
_
Или:
***
Зазеваешься, мечтая,
Дрогнет удочка в руке –
Вот и рыбка золотая
На серебряном крючке.
_
Так мгновенно, так прелестно,
Солнце, ветер и вода –
Даже рыбке в речке тесно,
Даже ей нужна беда.
_
Нужно, чтобы небо гасло,
Лодка ластилась к воде,
Чтобы закипало масло
Нежно на сковороде.
___
Поэт создаёт героя, для которого искусство уже невозможно, а возможно разве что самоубийство.
***
Просил. Но никто не помог.
Хотел помолиться. Не мог.
Вернулся домой. Ну, пора!
Не ждать же еще до утра.
И вспомнил несчастный дурак,
Пощупав, крепка ли петля,
С отчаяньем прыгая в мрак,
Не то, чем прекрасна земля,
А грязный московский кабак,
Лакея засаленный фрак,
Гармошки заливистый вздор,
Огарок свечи, коридор,
На дверце два белых нуля.
___
Но нигилизм, желчь и цинизм позднего Г. Иванова очищены его высоким страданием и подлинным богоданным поэтическим даром.
***
Как обидно – чудным даром,
Божьим даром обладать,
Зная, что растратишь даром
Золотую благодать.
_
И не только зря растратишь,
Жемчуг свиньям раздаря,
Но еще к нему доплатишь
Жизнь, погубленную зря!
___
Этот мотив часто звучит в его стихах — стихах о мировой бессмыслице, отравленной ядом безысходности:
***
Холодно бродить по свету,
Холодней лежать в гробу.
Помни это, помни это,
Не кляни свою судьбу.
_
Ты еще читаешь Блока,
Ты еще глядишь в окно,
Все неясно, все жестоко,
Все навек обречено.
_
И конечно, жизнь прекрасна,
И конечно, смерть страшна,
Отвратительна, ужасна,
Но всему одна цена.
___
Словом, извечное «ночь, улица, фонарь, аптека». Проходят дни, года, века, но ничего не меняется к лучшему в этом мире:
***
Всё в этом мире по-прежнему.
Месяц встаёт, как вставал,
Пушкин именье закладывал
Или жену ревновал.
_
И ничего не исправила,
Не помогла ничему,
Смутная,чудная музыка,
Слышная только ему.
___
Но сарказмом и иронией прикрыты отчаяние и горечь, а сниженное и осмеянное — волшебным образом воскресает.
***
Музыка мне больше не нужна.
Музыка мне больше не слышна.
Пусть себе, как чёрная стена,
к звёздам подымается она...
___
Но всё-таки нужна, и ещё как нужна. Чуть ли не в каждом стихотворении встречается слово «музыка», употреблённая в блоковском смысле:
***
Эта чёрная музыка Блока
на сияющий падает снег...
___
Если, прочтя стихи Георгия Иванова, закрыть книгу и постараться забыть конкретные строки — что остаётся в памяти? Остаётся ощущение света.
Насмешки, намёки, умышленно смешанные с поэтическими условностями куски повседневной обывательщины, вроде какого-нибудь «вчерашнего пирожка», грязь вперемежку с нежностью, грусть, переходящая в издевательство, а над всем этим — тихое, таинственное, немеркнущее сияние, будто оттуда, сверху, даётся этому человеческому крушению смысл, которого человек сам не в силах был бы найти...
_
